Мои читатели, вы, конечно, знаете, что наши родные революционеры и либералы, свергая в феврале 1917 года и подбирая валяющуюся в придорожной канаве власть в октябре того же года, вдохновлялись идеями Великой Французской революции. И во многом ее повторили, хоть и с другими вариациями, потому что нельзя зайти в одну реку дважды.
Одним из самых пламенных и знаменитых деятелей времен Великой Французской революции был Жорж Дантон. Популярный, известный, пламенный – он и сам наворочал много ошибок и никогда не был идеалом и воплощением справедливости на Земле (А вообще есть ли такие люди?) Но надо отметить, что когда развернулся якобинский террор, он регулярно выступал за то, что его нужно свернуть. А кроме напоминаний о милосердии, говорил еще и о том, что не стоит лезть в чужой монастырь со своим уставом – то есть настаивал на том, что «экспорт революции» в соседние, захваченные революционными войсками государства устраивать не стоит. Пусть разберутся сами, что им больше по душе.
В конце концов стало ясно, что скоро пламенные граждане, которых не устраивали призывы Дантона подумать о милосердии, придут за ним. Ему предлагали сбежать. В ответ он выдал одну из своих крылатых фраз, оставшихся в истории (Дантон вообще оказался большим специалистом в этом плане):
«Возможно ли унести родину на подошвах своих сапог?»
31 марта 1794 года за ним пришли. 2 апреля начался самый честный и справедливый революционный суд, который, как известно, никогда не ошибается.
Как вы думаете, в чем обвинили Дантона?
Конечно, в коррупции. В чем же еще можно обвинить. Это не в наше время придумали. Так было и так будет. Дантона обвинили в том, что он взял взятку от французской Ост-индской компании. Причем Робеспьер пошел дальше – он заявил, что за всей этой взяткой стоит ни много, ни мало – британский премьер Уильям Питт-младший. Да, «англичанка гадит» не только нам, русским, французы тоже со своими соседями с острова почти всю историю дружили как кошки с собакой. Так обвинение в коррупции быстро переквалифицировалось в измену Родине и делу революции.
Чтобы суду было проще принять правильное решение, вместе с Дантоном и Камилем Демуленом, который тоже начал понимать, что террор как-то уж очень разошелся и тоже призывал к милосердию, на скамье подсудимых оказались персонажи, которые на самом деле прославились своими финансовыми махинациями.
Но Дантон был
а)пламенный оратор
б)юрист по образованию и практике.
Поэтому он вообще-то отлично защищался и, конечно, суд бы его оправдал. Потому что Дантон произносил блестящие речи, требовал пригласить на судебные заседания свидетелей, в том числе Робеспьера.
Вот только суд был уже не тот, в котором все это могло сработать. Это был «самый справедливый революционный суд в мире». А приговор тем, кто попал под его каток, был уже известен.
Робеспьер, конечно, в суд не явился, не царское это дело. Более того, когда в Конвенте кто-то высказался за то, что неплохо бы дать Дантону выступить перед депутатами, Робеспьер ответил, что это неправильно, потому что тогда подсудимый получит дополнительное право, которого другие лишены. Ага:
«Своим можно все – врагам – только закон»,
как правильно отмечает историк и учитель Тамара Эйдельман.
Но возникло опасение, что Дантон сможет все-таки переубедить судей. И тогда Сен-Жюст внес в Конвент законопроект. По этому закону, в том случае, если подсудимый проявляет неуважение, то его лишают права на высказывание, а приговор выносится в его отсутствие.
И Конвент дружно проголосовал «За». Закон немедленно использовали, чтобы заткнуть рты опасным подсудимым.
Когда решение привезли в суд, Дантон как раз доказывал несправедливость обвинений, а следом «разминался», то есть готовился выступать еще один, не менее пламенный оратор и подсудимый – Демулен. Текст так и не прозвучавшей речи Демулен скомкал и бросил в лицо Сен-Жюсту.
5 апреля 1794 года Дантон и Демулен прогулялись к гильотине. Когда их везли к ней, то Дантон крикнул рядом с домом Робеспьера:
«Максимилиан, ты скоро последуешь вслед за мной».
Дальше было:
«Не забудь только показать мою голову народу; такие головы не всякий день удается видеть»…
Прошло всего три с половиной месяца и наступило 9 термидора II года Республики (в переводе на русский - 27 июля 1794 года) предсказание Дантона сбылось.
Очередные депутаты, которым грозило свидание с «мадам Гильотиной» смогли договориться если и не со всеми, кого не устраивал гражданин Робеспьер, то со многими. И когда на Робеспьера посыпались обвинения, он впал в ступор и не мог ничего ответить. Пока кто-то не крикнул:
- Его душит кровь Дантона!
И тут Робеспьер включился:
- Так, значит, вы хотите отомстить мне за Дантона? Подлецы! Почему же вы не защищали его?
Но было уже поздно. Молох революции пожрал своего создателя на следующий день. 10 термидора. А арестовали Робеспьера под крики:
«Да здравствует Республика».
И как-то даже не жалко.
Потому что правосудие было растоптано не в тот день, когда арестовали Робеспьера. Он просто получил свое по закону бумеранга.
Не стоило затыкать Дантона.
Journal information